Все свои знания я нахватал по дешевке, на распродажах. Но в наше время и этого достаточно, чтобы чувствовать себя вполне пристойно, общаясь даже с такими умниками, как Тим Ходжкинсон и Кен Хайдер.
Я знал многих странных людей, особенно среди музыкантов,
но чтобы кто-то избирал странность жизненной позицией — такое встречаю не часто.
Текст: Валерий Постернак и Ник Макаров
В 1968 году Тим Ходжкинсон и Фред Фрит создали группу, по предложению Тима названную Henry Cow. Позже, когда о ней стали писать в музыкальных изданиях, некоторые критики уверяли, что это имя было взято в честь великого американского композитора и теоретика Генри Коуэлла (Henry Cowell), чтобы таким образом подчеркнуть свою принадлежность к касте умников. Но Ходжкинсон, отвечая на вопросы о происхождении названия, чаще всего отрицал связь с американским композитором.
Henry Cowell
Хотя сейчас он смотрит на меня, ухмыляется, в тысячный раз услышав надоедливый вопрос, и неожиданно рассказывает: «Прямой связи нет, конечно. Это название крутилось в моей голове еще до того, как я встретился с Фредом. Как-то в книжной лавке я наткнулся на книгу Генри Коуэлла «New Musical Resources», которая мне очень понравилась. Я постоянно думал о том, что прочел в ней, и в этом, возможно, есть какая-то связь. Но Henry Cow звучит уже абсурдно, с изрядной долей юмора, и даже глупо. Лично мне всегда нравилось, что у нашей группы совершенно идиотское имя, потому что с таким названием нельзя воспринимать музыку всерьез. Понимаешь, о чем я?»
Генри Коуэлл — «New Musical Resources»
Я понимаю, вспоминая, как тогда назывались многие группы — чем абсурднее, тем круче, и без всякой привязки к музыке.
«Помнишь, была такая группа Blodwyn Pig? Классический пример откровенно глупого названия, хотя отличная группа была, да? Но ты сразу понимаешь, что парни относились к себе с юмором».
Я хорошо знаю эту группу, у меня даже есть две пластинки. На обложке одной из них изображена свинья в наушниках — отличный белый блюз Мика Абрахамса, свалившего после первого альбома из Jethro Tull. Интересно, а сам Тим знал кого-то из Blodwyn Pig?
«Нет, лично не знал, — Ходжкинсон смотрит на Кена Хайдера. — А ты?» «Я был знаком с их саксофонистом Джеком Ланкастером, — сообщает Кен, — они взяли свое название из книжки валлийских детских сказок «The Black Cauldron», там был такой персонаж». «Хм, ты знаешь даже такие подробности?» — удивляюсь. «Я много чего знаю, но не все готов рассказывать», — ухмыляется Хайдер.
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Тима Ходжкинсона и Кена Хайдера мы встречаем в Домодедово, толком не выспавшись, исправляя хаотичные вибрации вчерашней ночи пивом по грабительским ценам. Самолет из Екатеринбурга, последней остановки дуэта, опаздывает. В зоне для встречающих дети отплясывают под магнитофон, из которого несется что-то задорное из далеких 90-х. Странное дело, что это их будоражит, что они могут помнить о том времени? И что я помню? Нет, сейчас не до воспоминаний. Если смотреть прямо перед собой, вглядываясь в лица людей у багажной ленты, то можно обойтись без сомнительных крайностей в виде давно забытых ощущений и имен и даже того факта, что тогда одной банки пива хватало для выправления синусоиды, а сейчас и вторая слабо действует. Не бери в голову, смотри прямо. Черт, там мечется, заполняя все пространство, фигура известного всей стране попа, знающего точно, какую одежду мне носить и какие книги читать и что Маркес, оказывается, писал о педофилии. Он лихорадочно, с какой-то нервозностью названивает по мобильному телефону, лицо во время разговора преображается в угрожающую мину, и мне становится не по себе. Возможно, он сообщает нужным людям, что рядом с ним летели страшные иностранцы, музыку которых нужно срочно запретить. «Кто-нибудь, заберите у него телефон!» Это я крикнул? Озираюсь. И не смотреть ни в коем случае на танцующих детей! Ник понимающе глядит на меня и дергает за рукав: «Все под контролем, они не успеют добраться до нас». Но мне страшно — а вдруг этот поборник нравственности запретит и меня заодно с Маркесом и Набоковым? Как тогда быть? Хотя отличная компания, о такой чести даже и надеяться не приходится. И кто бы мог подумать об этом в 90-е? Хотя нет, «Сто лет одиночества» я читал еще в середине 80-х, бог мой, как давно это было. А еще тогда же с удовольствием слушал Henry Cow, и, видимо, поэтому я в такую рань стою и пялюсь на все эти божьи создания, пытаясь вычеркнуть накатывающие волнами воспоминания.
Tim Hodgkinson
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Третья банка снимает все вопросы. Исчезают дети, встретив таких же, которые сразу же пускаются в пляс со встречающими, исчезает бородатое наваждение, и появляются мои герои, изрядно потрепанные, невыспавшиеся, но вполне дружелюбные. То, что надо.
Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
На перроне, в ожидании, когда откроются двери электрички до Москвы, Кен Хайдер берет меня за рукав пиджака, щупает ткань.
— Эй, это же харрисовский твид?
— Да, — соглашаюсь я, — как ты узнал?
— Я же шотландец! Откуда у тебя такой прикид?
— Купил на eBay, а что?
— Ничего такого. Знаешь, как они его делают?
— Нет.
— Стоят большие бородатые мужики, топчут овечью шерсть ногами, а для особой мягкости писают на него, и опять переминают.
— Отличная новость, — киваю я головой и на всякий случай нюхаю рукав, — но если ты надеешься, что я сейчас сниму этот пиджак и отдам тебе, то не выйдет.
— Хех, — смеется Кен, — ну не вышло, и что? Тем более у меня есть такой же.
Valery Posternak and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Уже в электричке спрашиваю Тима, помнит ли он, как познакомился с Фредом Фритом. «Что-то помню, но, знаешь, человек часто восстанавливает свои собственные воспоминания каждый раз по-новому. Сегодня эта давняя история представляется так. Я учился в Кембриджском университете, и один местный хореограф решил найти музыкантов, которые помогут записать для его танцевальной труппы музыку. Я вошел в его кабинет и столкнулся с Фредом. У меня на шее висел саксофон, и эта деталь, видимо, очень впечатлила Фрита, он наверняка решил, что перед ним серьезный и опытный музыкант.
Fred Frith (клуб ДОМ, 2006 г.)
Photo by Lena Avdeeva / PHOTORAMA
«Так я первый раз обманул его». Тим смеется. «А второй раз?» — интересуюсь я. «Не скажу, — продолжает смеяться Ходжкинсон, — и вообще, может, пусть Кен расскажет историю Henry Cow? Я с удовольствием послушаю его версию». Кен Хайдер хмыкает, молчит, но вдруг спрашивает Тима: «И что, прямо вот так решили сделать группу?» «Ты тоже против меня! — отстраняется от него Ходжкинсон, потом подмигивает, — Ну, ты-то точно знаешь, как это обычно происходит. Что-то такое носится в воздухе — и раз, из ниоткуда идея!» Тим поворачивается ко мне: «В то время все создавали группы, и ничего необычного в этом не было. Каждый, кто более или менее умел владеть инструментом, хотел играть в группе. Все произошло достаточно быстро — Фред сказал, что собирает музыкальный коллектив и хочет видеть в нем меня. Сразу пошел процесс, но возникло множество проблем. Мы толком не понимали, что есть что, а потом наступил момент, когда стали осознавать, что мы делаем хорошо, а что плохо. Нам удалось стать музыкантами, и это был достаточно долгий процесс, надо сказать».
Valery Posternak, Tim Hodgkinson, Ken Hyder and Nick Makarov
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Как бы то ни было, уже в конце 1968 года это была настоящая группа. Тим Ходжкинсон и Фред Фрит всегда оставались ее костяком, хотя остальные участники менялись тогда достаточно часто. Среди прочих, стоит, пожалуй, выделить Эндрю Пауэлла (Andrew Powell), на тот момент самого опытного и образованного музыканта. Когда он присоединился к Henry Cow, у него за плечами уже были знаменитые международные летние курсы новой музыки в немецком Дармштадте, где среди преподавателей значились великие теоретики и композиторы Карлхайнц Штокхаузен и Дьердь Лигети. В 1968 году он учился в музыкальном колледже по классу фортепиано, а заодно осваивал скрипку и ударные в составе симфонических оркестров. Его музыкальный багаж, несомненно, повлиял на Henry Cow, хотя сам Пауэлл был в составе группы не так уж и долго. Первые значимые выступления, например с модными уже тогда Pink Floyd, Фред Фрит и Тим Ходжкинсон проводили без него.
Henry Cow
«Ты помнишь свои первые выступления с теми же Pink Floyd?» — спрашиваю у Тима. «Pink Floyd всегда были где-то рядом в Кембридже, и, как мне помнится, мы сыграли с ними два или три концерта. На одном из них мы сильно накурились, изрядно повеселив музыкантов Pink Floyd, которые пришли посмотреть наше выступление, — рассказывает Ходжкинсон. — Я не уверен, что слышал тогда сам концерт Pink Floyd, но помню, что во время представления отключился ток, свет на сцене и усилители вырубились, наступила полная темнота. И тут Ник Мейсон выдал потрясающее соло на барабанах. Могу сказать, что мне нравилась их музыка в то время, когда Сид Барретт уже уходил из группы. После того как Сид окончательно их покинул, Pink Floyd продолжали недолгое время звучать так же круто, как и с Сидом. Но потом начали медленно скатываться с вершины, увязнув в паточном пафосе и самолюбовании».
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Тим смотрит в окно электрички, но я понимаю, что он сейчас там, в своих воспоминаниях. Только сейчас я начинаю осознавать, что вот сидит передо мной человек, который стоял на одной сцене с молодыми Pink Floyd, к примеру, тусил с Сидом Барреттом… Кстати, тусил ли? «Встречались, здоровались, но не помню, чтобы о чем-то говорили. Скажу честно, теперь я понимаю, что если бы удалось поговорить серьезно с Сидом, хм… представляю, как бы я разволновался в тот момент!»
Хорошо, но кого только ни могло там рядом оказаться? В голове путаются имена и образы один другого невероятнее, и я выбираю первый — Ник Дрейк. «Да, мы были знакомы с Ником Дрейком через одного общего друга», — спокойно отвечает Тим Ходжкинсон. Вот так все просто, он знал Дрейка, а что тут такого? «Я даже был на одном незабываемом концерте Ника, где звучали совершенно фантастические оркестровые аранжировки его песен. Мы подумывали сделать что-то вместе, но не случилось».
Chris Cutler (клуб ДОМ, 2006 г.)
Photo by Lena Avdeeva / PHOTORAMA
«А что вы тогда играли?» — интересуюсь я. «Что-то играли, — улыбается Тим, — самим до конца ясно не было. Мы с Фредом какое-то время выступали вдвоем в различных фолк-клубах, где в то время было можно исполнять совершенно безумную музыку — я играл на металлической дудке с шестью отверстиями, а Фред на акустической гитаре. Мы исполняли несколько произведений Джона Колтрейна. Я был влюблен в Колтрейна, хотя это была безумная идея — исполнять его вещи». Тим останавливается, думает, потом добавляет: «Да, это была попытка исполнить Колтрейна в рок-ключе, и во всем этом исполняющий блюз Фред. Вот и представь себе эту смесь».
Свой первый альбом Henry Cow выпустили только в 1973 году, заключив рекорд-контракт с молодой компанией Virgin Ричарда Бренсона. Записывались в течение двух недель на бренсоновской студии The Manor, построенной чуть севернее Оксфорда. Звукооператором был Том Ньюман (Tom Newman), бывший гитарист группы July (каждый коллекционер виниловых пластинок мечтает об оригинале единственного альбома этого коллектива, выпущенного в 1968 году культовым лейблом Major Minor, чья цена сейчас обозначается не ниже 1 тысячи фунтов).
Tom Newman
Photo by Chris Carr
Хотя в первый день записи Том был так пьян, что не мог даже сидеть за пультом. Ситуацию спас Майк Олдфилд, только что закончивший там же свое эпохальное музыкальное полотно «Tubular Bells». Так и получилось, что первая композиция пластинки Henry Cow «Legend» под названием «Nirvana for Mice» записана Олдфилдом, хотя все остальные — уже пришедшим в себя Ньюманом.
Mike Oldfield
Это почти полностью инструментальный альбом (только в политическом манифесте «Nine Funerals of the Citizen King», написанном Ходжкинсоном, хором распевают все участники группы), сложный по своей структуре, мастерски даже по современным меркам аранжированный и технично исполненный, с очевидным влиянием все того же Джона Колтрейна и даже, как мне сейчас представляется, джазовых экспериментов Фрэнка Заппы. По поводу Колтрейна, по крайней мере, мы уже все выяснили, а вот как насчет Заппы? Это мои домыслы?
«В определенной мере Фрэнк Заппа влиял и на нашу музыку, — соглашается Тим Ходжкинсон, — особенно то, что он делал в альбоме «Uncle Meat». Мне кажется, что это логическое завершение музыкальных экспериментов Бертольда Брехта и Курта Вайля. Нам это нравилось». «Вместе не приходилось выступать?» — опять интересно мне. «Нет, не довелось. А вот с его приятелем Капитаном Бифхартом играли в одном туре. У нас были особые отношения, мне посчастливилось многому научиться у него. Так случилось, что после того, как было объявлено о совместном туре Henry Cow и Captain Beefheart & The Magic Band, совершенно неожиданно некоторые участники покинули The Magic Band, и группа развалилась — ему пришлось набирать сессионных музыкантов. Дон (Дон Ван Влит, он же Капитан Бифхарт) практически не общался с новичками во время гастролей и проводил большую часть времени, тусуясь с нами. С нами ему было гораздо веселее».
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Лет шесть назад, кажется, я пошел на концерт Полли Джин Харви. Первые минут сорок на сцене стоял взрослый дядечка и такое выделывал на своей гитаре, что у меня волосы дыбом встали. Я даже протрезвел. После концерта встретил его в фойе. Он скромно стоял у лотка с его же дисками, ожидая, что кто-то купит хотя бы один. Я купил и подошел к нему. Он с радостью подписал обложку, а я сразу же выпалил то, что крутилось в голове с той самой минуты, как услышал его на сцене:
— Я потрясен, чувак!
— Спасибо.
— Но знаешь, мне это напомнило Капитана Бифхарта времен «Trout Mask Replica»…
— Хм, — улыбнулся музыкант, — я вообще-то играл с Капитаном на нескольких пластинках.
Я понял, что облажался. Незаметно посмотрел на обложку диска. Так и есть, это же Морис Теппер. Как же я так?
— Дон даже помог мне написать одну песню для этого альбома, — продолжал Морис, показывая на диск, — хотя давно не занимается музыкой. Но ты прав, в моей музыке, наверное, много от «Trout Mask Replica». В середине 70-х Дон преподавал в нашем университете, и я набрался наглости, пригласил его в гости показать то, что умею делать с гитарой в руках. Он был очень удивлен — я умудрился играть партии с его ранних альбомов, причем одновременно за двух гитаристов. После этой встречи он решил опять записать альбом. Позвал меня.
Tim Hodgkinson
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
«Интересная история, — соглашается Тим Ходжкинсон, внимательно выслушав мой рассказ. — Я слышал, что Поли Джин Харви общалась с Доном. Но на мой взгляд, он переоценил то, что она делает. Не нужно было ее так обнадеживать, того не стоило».
Кен хмыкает.
Ken Hyder
Я поворачиваюсь к Хайдеру: «А ты в 60-е годы знал о существовании группы Henry Cow?» «Понятия не имел, — мотает головой Кен. — Мы жили в параллельных вселенных, хотя всего лишь в миле друг от друга. Познакомились на одном из мероприятий «Music for Socialism» в 1978 году. Тогда же и начали сотрудничать. Но если посмотреть внимательно, то у нас было множество пересечений — меня привлекала работа в области авангард-джаза, я играл с Элтоном Дином и Ником Эвансом. Видишь, мы сомкнулись в точке под названием Soft Machine. В то время многие музыканты пытались найти себя, экспериментируя с различными жанрами и направлениями, находясь в поисках чего-то нового. Джазовые исполнители могли спокойно объединяться с классическими музыкантами и создавать импровизации, основанные на разных школах и влияниях, — это было интересно. Были те, кто ориентировался на джаз, а были относившие себя к антиджазовому направлению, как, например, Дерек Бейли (Derek Bailey). Кстати он тоже выступал вместе с Henry Cow».
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Лично я впервые услышал пластинки Бейли в середине 90-х. Его авангардная антиджазовая импровизация и поразительная разносторонность вынесли мой мозг, я полюбил этого титана полностью и бесповоротно, хотя может ли нормальный человек действительно любить такую музыку, и можно ли назвать это музыкой? Или со мной что-то не так? Я собрал дюжину его пластинок, хотя оказалось, что найти все его альбомы — непосильная задача, и чтобы окончательно не сойти с ума, остановился. По крайней мере, если я захочу напугать гостей или проучить шумных соседей, у меня есть все необходимое. Но меня всегда интересовал главный вопрос — Дерек Бейли вообще-то умел играть на гитаре? Ну, в обычном, понятном всем смысле, то есть взять и сыграть что-то похожее на традиционную мелодию? Или он всю свою долгую и плодовитую жизнь так удачно всех дурачил (в том числе и меня), что ничего иного, как признать его гением, не оставалось?
Derek Bailey
«Ты думаешь, что можно играть так, как это делал Бейли, не зная азов музыкальной грамоты или элементарно не умея сыграть какой-нибудь стандарт? Просто он никогда не делал этого на публике, ему были неинтересны такие вещи, он смотрел вперед, создавал свой стиль, а многие ли этим могут похвастать? — заверяет меня Кен Хайдер. — В центре Лондоне был небольшой театр, где собирались различные джазовые импровизаторы. Мне однажды довелось увидеть выступление Дерека Бейли в этом театре. Слушая его игру на гитаре, я сначала решил, что он идеально держит ритм и все успевает, все было здорово, кроме одной вещи — во время своих импровизаций он смещает все, нарушив привычные ощущения о ритме и времени. Мне сразу стало понятно, что это его особенная техника и подход к игре на инструменте. В произвольном порядке он играет фрагментами и фразами, разрывает линию, потом двигается дальше. Кто еще мог так сделать?»
Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Кен Хайдер, выросший в шотландском Данди, чуть севернее Эдинбурга, в конце 60-х создал группу Talisker, революционным образом соединявшую в своих пространных опусах фри-джаз Альберта Айлера и традиционную кельтскую музыку. Первый альбом «Dreaming of Glenisla» вышел только в 1975 году, опять-таки на Virgin Records.
Talisker
Всего у Talisker шесть альбомов, а сейчас Кен планирует очередное воссоединение и, кроме прочего, ряд концертов в России. Его музыкальная жизнь все эти годы была крайне насыщенной и плодовитой. Он записывался с британским джазовым мультиинструменталистом Крисом Биско (Chris Biscoe), шотландской фри-джаз-вокалисткой Мэгги Николс (Maggie Nicols), известным поэтом, своим земляком из Данди Доном Патерсоном (Don Paterson), удивительной слепой фолк-певицей Фрэнки Армстронг (Frankie Armstrong), музыкантами культовой группы Soft Machine и многими другими, среди которых можно обнаружить, например, Валентину Пономареву. Но главным его музыкальным партнером с 1978 года является Тим Ходжкинсон, с которым он записал несколько альбомов, объездив с научной целью и в поисках неожиданных музыкальных впечатлений Тибет и нашу Сибирь и иногда выступая под именем K-Space, в составе которой был тувинский шаман и мастер горлового пения Геннадий «Гендос» Чамзырын.
Геннадий «Гендос» Чамзырын
Photo by Natasha Shestopalova
Шаманы, научные экспедиции в Сибирь, этническая музыка, соединенная с авангардом, стали в последнее время для Тима и Кена смыслом творческих поисков, как, впрочем, и увлечение теориями Николая Козырева (в честь которого и появилось название K-Space) — ленинградского астрофизика, автора теории протяженных звездных атмосфер, предсказавшего отсутствие магнитного поля Луны за несколько лет до первой лунной экспедиции, подтвердившей его теорию, изучавшего поведение физического времени («Причинная механика»).
Николай Козырев
Но главным мифом его не совсем понятной для советской действительности деятельности было изобретение зеркала с алюминиевым покрытием, способным отражать и фокусировать «потоки времени» (зеркала Козырева). Уже в гримерной комнате я увижу в руках Тима Ходжкинсона книгу на английском языке, написанную учениками Козырева и посвященную именно этому мифическому Зеркалу. В Новосибирске Ходжкинсон и Хайдер встречались с последователями великого ученного, слушали лекции, о чем-то спорили с ними, и, бог мой, что же должно быть в головах этих странных людей, остающимися при этом замечательными музыкантами?
Я понимаю, что сейчас в электричке передо мной именно странные люди, избравшие странность своей жизненной позицией, и все это удивительно, но за счет чего они живут, приносит ли им эта же музыка хоть какой-то минимальный доход?
Nick Makarov, Ken Hyder, Tim Hodgkinson and Eugene Kolbashev
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
«Во времена Henry Cow у каждого из нас в кармане было по 15 фунтов в неделю, — рассказывает Тим Ходжкинсон. — Многим приходилось днем ходить на работу. Англия после 1945 года и до Маргарет Тэтчер была вполне социалистической страной, и существовала возможность получать деньги от правительства, чтобы хоть как-то выжить. За искусство тоже давали деньги — если ты делаешь что-то интересное (как мы это называли, «специальный продукт»), то можно было получить какие-то деньги и за это. Мы не думали о серьезных деньгах, казалось, что попытка выжить и делать то, что нужно было делать, — это главная цель». «Когда закончилась история Henry Cow, не было желания завязать с музыкой и заняться чем-то другим, образование ведь позволяло?» — спрашиваю Тима. «В Кембридже я учился на факультете социальной антропологии и после того, как Henry Cow развалились в 1978 году, пытался заниматься научной работой. В какой-то момент я осознал, что опоздал с этим. Я понимал, что преданность музыке настолько сильна, что уже не смогу без нее. Тем не менее я опубликовал несколько статей по антропологии после того, как побывал в Туве».
Chris Cutler (клуб ДОМ, 2006 г.)
Photo by Lena Avdeeva / PHOTORAMA
При этом Ходжкинсон умалчивает, что в 1981 году он вместе с бывшим барабанщиком Henry Cow Крисом Катлером написал книгу «The Henry Cow Book» и что он автор нескольких десятков музыкальных произведений, претендующих на звание современной классики, что он был политическим активистом откровенно левацкого толка и поучаствовал во многих антикапиталистических акциях по всей Европе, ездил в тур с южноафриканской группой Kalahari Surfers и культовым музыкантом Лолом Коксхиллом (Lol Coxhill), сотрудничал с Джоном Зорном (John Zorn) и Эваном Паркером (Evan Parker), успел записать массу альбомов с Робертом Уайаттом (Robert Wyatt), Линдсей Купер (также играла в Henry Cow на фаготе), Art Bears, Konk Pack, Black Paintings, вместе с Джастином Бродриком (Justin Broadrick) из Napalm Death записывался в грайнд-кор-джаз-индастриал-проекте Кевина Мартина (Kevin Martin) GOD и так далее и тому подобное, перечислять можно еще несколько страниц. А, забыл совсем, еще он с Биллом Джилонисом (Bill Gilonis) основал авангард-панк-группу The Work, с которой побывал в 1994 году даже в Петербурге. Я с удовольствием подписываю у него конверт первого альбома The Work, а заодно спрашиваю: «Как ты познакомился с Джилонисом?» «Я как-то вел семинары по музыкальной импровизации. Смешно признаваться, но на первое занятие никто не пришел, и я уже собирался уходить домой, как в дверях появился молодой человек, который сказал, что его друзья сейчас придут в класс. Так я познакомился с Биллом, а через какое-то время мы стали
играть вместе».
Bill Gilonis
«Первый сингл The Work имел вызывающее название «I Hate America». В чем была причина такой ненависти?» — продолжаю я. «Нас тогда раздражала эскалация гонки ядерного вооружения, размещение ракет в Западной Европе и, в частности, заявления Кертиса Лемэя (Curtis LeMay), одного из активных сторонников бомбардировки Японии атомными бомбами, а потом разработчика планов размещения стратегических бомбардировщиков с ядерными боеголовками в Европе, направленных на Советский Союз. В какой-то момент он вообразил, что может разбрасывать бомбы направо и налево и что никто ему не указ. О чем он думал, как он себе это представлял? Песня именно об этом». «С другой стороны, в Советском Союзе у генералов тоже тогда хватало безумных планов», — замечаю я. «Мы тогда мало что знали об этом», — соглашается Тим.
The Work
«The Work критики приписывали к постпанку, но разве это так?» «Не совсем. Хотя музыка The Work отчасти была вдохновлена панком, и мы дети среднего класса. Нам была очень симпатична идея избавления от нематериальности. Такие группы, как Pink Floyd, казались нам нелепыми динозаврами, в мире рока было слишком много помпезности. Панк же напоминал глоток свежего воздуха, можно было делать то, что хочешь делать, — если можно играть музыку на двух аккордах, зачем нужен третий? Если есть гитара и усилитель, зачем нужны три синтезатора?»
Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
До концерта Тим и Кен не пьют. Едят пиццу, настраивают инструменты, а потом сбегают из клуба, чтобы не слышать грохот выступающей перед ними группы, возглавляемой вездесущим Вовой Терехом. Мы же с Ником с удовольствием потягиваем крымский портвейн и пытаемся сгруппировать хаотичные мысли в единое целое. После концерта Кен откупоривает бутылку русской водки и удивляется, почему я от нее отказываюсь. Приходится сознаться, что боюсь этого напитка, есть соответствующий опыт.
— Что же ты тогда пьешь? — спрашивает Кен.
— Шотландский односолодовый виски, желательно острова Айла.
— Что? — удивляется музыкант, пропустив стаканчик нашей белой, а потом толкает в бок Тима. — Нет, ты посмотри на этого чувака!
Потом ко мне:
— Откуда ты знаешь такие напитки?
— Ну, мы тут тоже не в деревне живем, — обижаюсь я.
Кен смеется.
Через полчаса загружаемся в машину и едем ко мне домой. Тим Ходжкинсон разглядывает полки с виниловыми пластинками и просит поставить Kraftwerk, потом ложится прямо на пол. Почему бы и нет? Тим вдруг начинает говорить по-русски.
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Nick Makarov
— Ты знаешь русский язык? — удивляюсь я.
— Раньше неплохо знал, — медленно, подбирая слова, говорит Ходжкинсон, — сейчас сложно.
— Ты когда первый раз в Россию попал?
— В 1978 году я по линии вашего комсомола приезжал в Советский Союз.
— Вот так дела, — я подсовываю ему на подпись конверт четвертого альбома Henry Cow. — Кстати, кто это такой — Рэй Смит, который оформлял вам пластинки серией рисованных носков?
— Мы знали его еще со времен учебы в Кембридже и как-то случайно обратили внимание на его работы. Нам удалось поговорить с ним и спросить, каким он видит оформление нашего альбома. Он нас сильно впечатлил, поскольку использовал ни на что не похожую технику. Рэй брал холст и рисовал по нему прямо из тюбика, потом ждал, когда краска высохнет, а затем сшивал его нитками и докрашивал, если это было необходимо. Появился носок, потому что ему хотелось показать какой-нибудь узнаваемый объект. Позже нам в голову пришла идея назвать альбом «Legend», имея в виду «leg end» («конечность ноги»), — получилась интересная игра двух слов.
— Группе Talisker он тоже оформлял пластинки, — добавляет Кен Хайдер.
Tim Hodgkinson and Ken Hyder
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Я протягиваю ему банку украинского пива, а заодно и обложку первого альбома Talisker. Кен смеется:
— Мы тут словно какие-то уголовники сфотографированы!
Уже перед самым поездом в Питер, куда уезжают музыканты, я задаю Тиму последние вопросы: «Тебе не кажется, что 60-е годы были благодатным временем для разного рода музыкальных экспериментов?» «Да. Будучи старым марксистом, я думаю, что вопрос был в экономике страны, нам повезло находиться на высшей точке с середины 60-х до середины 70-х вследствие развития экономики после 1945 года. Стоит отметить, что это было время благоприятного развития, и молодежь верила, что у нее есть будущее. Классовая система была в нашей стране разрушена, и мы отчасти были позитивно настроены относительно коммунизма, это было настоящее антиимпериалистическое движение. Все менялось, людям нравились радикальные эксперименты в музыке. То же самое можно сказать и о Советском Союзе в 80-х или даже 90-х — было намного проще издавать подобную музыку. Все это объясняется тем, что музыка имела символическое значение социалистической революции, а в вашем случае — борьбы против советской системы». «А появись сейчас такая группа, как Henry Cow, были бы у нее шансы получить контракт?» «Сильно сомневаюсь. Сейчас подобным группам тяжело приходится. Хотя я уверен, что до сих пор существуют небольшие кучки людей, которые сидят в подвалах и создают новую музыку. Мне, например, нравится группа Napalm Death, возникшая из ниоткуда. Я понимаю их посыл». Кен берет меня за плечо: «Попробуй набрать в поисковике слова music for socialism. Возможно, ты найдешь ответ».
Tim Hodgkinson
Photo by Vitaliy Krivtsov / PHOTORAMA
Странные люди, очень странные люди. Мне нужно время, чтобы все это осмыслить. Просто выбросить из головы не получится. Я, кажется, протрезвел.
P.S.
Слушать обязательно
Henry Cow
Legend (1973 Virgin V2005)
Henry Cow — Amygdala
Henry Cow
In Praise of Learning (1975 Virgin V2027)
Henry Cow — Beautiful as the Moon
The Work
Slow Crimes (1982 Woof Records UKWOOF 003)
GOD
The Anatomy of Addiction (1994 Big Cat Records UK ABB 62 CD)
GOD — Lazarus
K-Space
Infinity (2008 Ad Hoc US 21 CD-ROM)
Текст © Valery Posternak/Postertracks 2012, первая редакция впервые опубликована в
журнале Hi-Fi.Ru №8, 2012 г.
очень крутой материал. очень.
Люди добрые! Я был у них на концерте году где то в 88 или 89 точно не помню давно было. В Новосибирске. Они играли для 25- 30 человек . Я ушел тогда в состоянии комы невменяемой . Я люблю очень джаз рок и эта доза была кстати . Не думал что они еще живы и играют. Дай бог им здоровья. Дмитрий.