Омар Родригес-Лопес рассматривает дождевые капли. Они косо налетают на толстое стекло иллюминатора, лопаются и сползают вниз. Почувствуй ритм этих хаотичных самоубийств, вот она — настоящая сальса, дерганная, конечно, шизофреническая,
но все же сальса.
Текст: Валерий Постернак и Ник Макаров
Фото: Лена Авдеева/PHOTORAMA
Если бы он знал ноты и смог это записать, а потом подсунуть Эдди Палмьери… Русская сальса дождевых капель-самоубийц в городе… как правильно произносится название? Е-ка-теринбоург. Екатеринбург, да. Самолет взлетает, темп сальсы убыстряется. Потом все разом обрывается. Продолжение захватывающего фильма обещают через пару часов в Москве.
Что ж, посмотрим.
Это мой день рождения, я пытаюсь досмотреть сон, в голове гудит после вчерашнего вечера, а тут еще телефонный звонок. Кому это не терпится меня поздравить с утра пораньше? Опа! А вот к такому повороту событий я оказался не готов, меня взяли тепленьким. Из трубки голос Володи Данилова сообщает мне, что если я немного пошевелюсь, то через час буду говорить с Омаром Родригесом-Лопесом. Так-так, я, конечно же, пошевелюсь, хотя каждое движение дается нелегко. Приходится звонить своему промоутеру.
— Ник, у нас интервью. Заезжай, сделай что-нибудь, лей мне на голову пиво, выстрели над ухом из базуки, но через час мы должны быть в гостинице, и, кажется, это фиг знает где.
— Только без резких движений, — успокаивает меня Ник, — сейчас буду.
Omar Rodríguez-López – мульти-инструменталист, композитор, продюсер, актер, кинорежиссер. Родился 1 сентября 1975 года в Пуэрто Рико. В детстве вместе с родителями через Мексику переехал в США, город Эль Пасо, штат Техас. Начал музыкальную карьеру в качестве бас-гитариста в группе At the Drive-In, потом некоторое время играл в De Facto. Стал одним из основателей группы The Mars Volta. С середины 2000-х активно сотрудничает с различными музыкантами, результатом чего стала огромная коллекция сольных работ. Записывался с Лидией Ланч (Lydia Lunch), Дамо Судзуки (Damo Suzuki), Джоном Фрушанте (John Frusciante) и многими другими. Автор сценария, режиссер, продюсер и исполнитель главной роли в фильме «The Sentimental Engine Slayer», благосклонно принятого критикой на Роттердамском кинофестивале в 2010 году и запущенного в США в ограниченный прокат. Параллельно с The Mars Volta записывается
и выступает с Omar Rodríguez-López Group.
— Я вижу музыку скорее в виде форм и цветов, чем нот. Если мне захочется записать наигранное, то я вряд ли сумею это сделать — нужно запоминать положение пальцев. Но у меня хорошая память, — говорит Омар Родригес-Лопес.
Мы успели. Даже больше — Ник притащил из бара тягучий эль. Я смотрю на несколько темных капель, медленно сползающих по стеклу стакана. Завораживающее зрелище, сложно оторваться.
— И мог бы сыграть, как эти капли ползут по стеклу?
— Капли? — смеется Омар, — да, наверное смог бы.
— Не из-за этой ли страсти к визуальным образам ты попросил оформлять пластинки Mars Volta Сторма Торгерсена?
— Я всегда был фанатом его работ, и мне хотелось поработать с ним, но я не помню точно, как произошло наше знакомство. Мне приятно осознавать, что он по-прежнему в деле и оформляет именно нашу музыку. Знаю, что некоторое время назад он пережил инсульт, и часть его тела была полностью парализована, но сейчас все хорошо — он продолжает работать.
— Не слишком ли самонадеянно было вот так вот вписаться в один ряд с Led Zeppelin, Pink Floyd, ну и прочих, которым Сторм делал обложки?
— Музыкант должен быть амбициозным, иначе ничего не выйдет. Я привык учиться у тех, кто старше меня. Я всегда следил за тем, что делают другие, запоминал важные для меня моменты. Без этого нельзя.
Уже не дождь. Уже не Екатеринбург и тем более не Эль-Пасо. Москва, гостиница «фиг-знает-где». Снег.
— Слушай, ты половину жизни провел в южных краях. Когда впервые увидел снег?
— Точно не скажу. Но лет до девятнадцати, наверное, я его вряд ли видел, это правда.
— Американская культурная среда иногда выглядит крайне запутанной и странной. Вот каким образом The Mars Volta, группа, с таким видением музыки, могла появиться в Техасе? Вы не ощущали себя на общем фоне некими, скажем, чудаками, отщепенцами?
— Да, все так и было. Но… — Омар задумывается, — более того, я не рассматриваю себя как часть американской культуры, как и тот же Седрик. Можно лишь сказать, что в определенной степени и под определенным углом я могу считать себя американизированным человеком. Честно говоря, у Америки вообще не существует никакой своей культуры. И в этом вся проблема.
— Многие считают, что и истории толком нет?
— Похоже, что так. Ну какая это история? Ни истории, ни культуры. Все, что имеется — это эклектичное смешение культур разных наций и народов: африканцев, мексиканцев, пуэрториканцев, итальянцев и так далее, со всех частей света. К примеру, Техас, или точнее, Эль-Пасо, где мы раньше жили — достаточно интересное место, но сложно сказать, что это за место. Может показаться, что это одновременно Америка и не Америка, Техас и не Техас вовсе, куда ближе даже Мехико, чем Техас — одним словом, что-то иное. Эль-Пасо — городок, где население говорит больше на испанском языке, чем на английском. В любой точке города, куда бы вы не пошли. В общем, это то место, откуда мы родом. Я сам по происхождению пуэрториканец, и чтобы оказаться в Штатах мне пришлось проделать немалый путь: из Пуэрто-Рико в Мехико, только затем —Америка.
— Но все же ты в руки взял электрогитару и играешь рок-музыку, как бы кто ее не обзывал. Значит, американская культура или то, что этим словом принято называть, оказала на тебя влияние?
— Знаешь, мне кажется, что единственная американская музыкальная культура, которая в той или иной степени оказала на нас сильное влияние — это панк-рок. Лично меня вдохновляли другие музыкальные течения: сальса, фолк, африканская музыка. Мои ритмы и мотивы — это влияние Африки. Могу сказать точно, что вся музыка Mars Volta построена на африканской ритмике, а не на рок-н-ролльных стандартах.
— В прошлый раз, когда ты был в Москве, я на концерте вдруг понял, что в целом музыка твоего сольного проекта очень близка тем настроениям, которые умел создавать Френк Заппа.
— Спасибо! Это действительно круто. Знаешь, для меня Заппа — это самый настоящий музыкант. Но если сравнивать меня с ним, то я один из тех, кто всего лишь бегает вокруг да около, а он давно постиг суть, как-то вот так. Заппа — человек, который имел превосходный музыкальный вкус и высокое музыкальное мышление.
— Кто или что повлияло на твою манеру играть на гитаре?
— Не задумываясь могу сказать, что это Эдди Палмьери (Eddie Palmieri) — выдающийся пианист, исполняющий сальсу. Когда я только начинал играть на гитаре, я мысленно представлял себе, что играю на пианино. Очень хотелось научиться мыслить, как он, меня невозможно было остановить. Я знаю, что он до сих пор путешествует по миру с концертами — и это удивительно. Другой человек, который также оказал сильное влияние на меня как на гитариста, был немецкий режиссер Рейнер Фасбиндер. Его фильмы здорово мне помогли понять концепцию кино и формы искусства. Вот, пожалуй, два имени, которые сформировали мое представление об искусстве.
— То есть кино — вид искусства, питательная среда для твоей музыки?
— Несомненно, мне кажется, что куда больше я беру вдохновение из кино, живописи, чем из музыки. Конечно, я люблю музыку. Мне просто кажется, что когда слушаешь музыку, невольно начинаешь различать время и определенные посылы, которые слишком прямолинейны. Поэтому я не назвал бы это вдохновением. С кино все по-другому.
— Тогда вот такой вопрос — если бы стал выбор, кино или музыка, что бы выбрал?
— Наверное, кино. С музыкой мне все становится понятно, когда я беру в руки инструмент. Я рисую картинку в голове из звуков еще задолго до того, как гитара окажется у меня в руках. С кино все сложнее, меня пленяет многослойность процесса. Знаешь, из наблюдений так складывается, что я больше доволен самими процессом, тем, что происходит в данный конкретный момент, а не конечным результатом. Я вижу кино как недосказанность, где каждый сам для себя достраивает смысл всего заложенного.
— Кто твои любимые режиссеры?
— Дэвид Линч, Такаси Миике и Дэвид Кроненберг.
— Ну вот, мы пришли поговорить с музыкантом, а говорим о кино!
— Тогда давай о музыке, — смеется Омар Родригес-Лопес.
— Сотрудничество с Джоном Фрушанте для тебя просто эпизод в насыщенной творческой биографии, или вас связывает нечто большее?
— Как бы сказать проще, — Омар задумывается, — Джон — мой брат. Я питаю к нему ровно те же чувства, что и к моему родному брату, который играет со мной в одной группе. Удивительный человек, знакомство с которым мне подарила судьба. Я помню тот момент, когда мы встретились после очередного концерта. Мы разговорились, и Джон спросил меня, нравятся ли мне Луис Бунюэль — я ответил: «Да, конечно». Мы даже особо не разговаривали о музыке. И он пригласил меня к себе в гости на просмотр одного из фильмов Бунюэля. У нас много общего, для нас одинаково имеют значение музыка, еда, упражнения для ума и тела, и все, что делает нас сильнее как личность. Вот где настоящее золото.
— Чем сейчас занят Джон?
— Он полностью погрузился в электронную музыку. Ему интересно программирование и звучание синтетических звуков. Сейчас он использует драм-машину куда чаще, чем гитару.
— А ты не знаешь, тянут ли Фрушанте обратно в Red Hot Chili Peppers? Тяготит ли его прошлое, мешает ли ему?
— Не думаю, этот период его жизни определенно точно закончен.
Omar Rodriguez Lopez & John Frusciante — «ZIM» (2010 Sargent House Records)
Время вдруг так ускорилось, что я даже забыл отхлебнуть из стакана. Что-то такое в воздухе неожиданно возникло на секунду, что это заметил даже Омар Родригес-Лопес. Улыбнулся, показал на стакан с элем:
— Ты пей, если нужно, не стесняйся. Я никуда не убегу.
— Я не стесняюсь, — признался я, — меня захватила наша беседа.
— Спасибо. Мне всегда было интересно как меня, вернее мою, даже — нашу музыку воспринимают в России.
— Отлично воспринимают, это могу сказать тебя совершенно откровенно.
— А если приедет The Mars Volta, люди придут?
— Думаю, да. Хотя у нас публика особенная. Вот привези к нам, например, Beach Boys, думаю, особенного ажиотажа не будет.
— Вот дела! — удивляется Омар. — А правда, что Пол Маккартни выступал на Красной Площади?
— Было такое дело. Но Маккартни у нас национальный герой, на этот концерт люди ехали со всех концов России.
— Ну нам так много не надо, — смеется Омар, — надеюсь, что The Mars Volta доедет до Москвы и зрителей будет достаточно, чтобы не обломаться.
— Ты разный — в The Mars Volta и с сольным проектом?
— Нет, ни в коем случае. Хотя, я занимаюсь многим в своей группе — пишу песни, сочиняю музыку, просчитываю все возможности нашего турне. С The Mars Volta куда все сложнее, мне приходится нанимать человек двадцать персонала, платить менеджеру, который получает 15% выручки, ну и всем юристам приходится отстегивать — тут бесконечная цепочка.
The Mars Volta — американская группа, основанная в 2001 году Омаром Родригесом-Лопесом и Седриком Бикслер-Завалой (Cedric Bixler-Zavala). Критики описывают стиль коллектива как смешение прогрессив-рока, джаза, краут-рока, латиноамериканской музыки и мат-металла. В активе шесть студийных альбомов, на ура принятых критиками и слушателями. Обладатели премии Grammy 2009-го года в категории «Лучшее хард-рок представление». В 2008 году
журнал Rolling Stone назвал The Mars Volta лучшей прог-рок группой года
Неожиданно Омар замолкает, о чем-то думает, теребит в руках какую-то маленькую книгу. Потом говорит:
— Удивительно, что The Mars Volta до сих пор не были в России. Но я знаю, мне придется основательно поработать над бюджетом, чтобы привезти сюда всю группу.
— Когда стоит ожидать очередной альбом Mars Volta, или сейчас ты больше сосредоточен на сольных проектах?
— Для меня это одно и то же. Я выступаю сольно лишь потому, что я не могу называться именем The Mars Volta, это политический вопрос. Мы по-прежнему продолжаем записывать новый материал как The Mars Volta, что-то нравится, что-то нет — что не нравится, начинаем менять, записывать заново. Всему нужно время, не стоит безудержно эксплуатировать собственное умение создавать песни. Более того, когда с головой погружаешься в мир лейблов и правил, которые они устанавливают, невольно оказываешься их заключенным. Мне сложно существовать в тех рамках, которые они предписывают — допустим, написать две песни к завтрашнему дню и еще две через три дня. Я так не хочу и не буду.
— Помнишь ли ты тот момент, когда подписал контракт с большим звукозаписывающим лейблом и получил за это деньги? Какое у тебя было ощущение?
— Мне было все равно о чем говорили парни с лейбла, мне было плевать на их правила и требования. Абсолютно все равно! Мне лишь хотелось, чтобы моя музыка состоялась. Я помню, что мы добились всего, чего бы нам хотелось иметь по контракту, мы действительно смогли договориться. Представьте себе чуваков из Эль-Пасо, которые летают первым классом, перемещаясь по городу на лимузине. Это, конечно, было очень круто!
— И ты внимательно читал контракт, перед тем как подписать?
— Разумеется, мы даже его немного подправили. Поверь, они сначала нам предоставили стандартный контракт, но мы были со многим не согласны, и нам пришлось настоять на своих правилах игры. Мы сами хотели продюсировать свои альбомы, нам важно было контролировать запись всего альбома. Единственное, что принадлежит им, это мастер-ленты наших альбомов. Я понимаю, что получу их обратно только через пятнадцать лет. Конечно, хотелось бы быстрее.
— После этого что-то поменялось в жизни, ты почувствовал себя обеспеченным человеком?
— Скорее я почувствовал себя обеспеченным не с точки зрения финансов, а с точки зрения опыта, если так можно выразиться. Потому что для меня сам процесс записи альбома куда даже важнее, чем сама пластинка. Тут опыт — главная единица. То, что ты постигаешь в процессе создания чего-либо, и является главным твоим сокровищем.
— Ну, деньги, заработанные собственной музыкой, тоже, наверное радовали?
— Конечно. Но когда мы записывали свой первый альбом, то у нас совершенно не было денег — полный голяк. Нам нечего было есть. Лейбл нам покупал еду, чтобы мы могли играть на гитарах и открывать рот. Честное слово, все так и было. Кажется, что мы ходили днем в студию не ради того, чтобы послушать, как были сведены наши песни, а просто ради того, чтобы нормально поесть. Нам полагалось трехразовое питание, и часто это было куда важнее остальных вещей.
— Не боишься, что жизнь неожиданно заставит пройти этот путь еще раз?
— Не хотелось бы, но если ради серьезной цели, то все равно.
— А чего ты боишься?
— Я знаю, что больше всего в жизни меня пугает. Это полное отсутствие возможности помогать людям, которые мне очень дороги. Также на меня нагоняют страх те вещи, которые предстоит испытать, когда придется потерять маму или папу.
— А не проще ли включить программу «sex, drugs and rock’n’roll», и гори все вокруг огнем?
— Нет, оказывается, это не так просто. Я был наркозависимым на протяжении десяти лет, но для меня эта зависимость никогда не была связана с тем, что принято называть «sex, drugs and rock’n’roll». Куда больше это было связано с личными проблемами. Я ненавидел себя, что заставило меня обратиться к таким вещам, как наркотики. Но я нашел выход из этого положения — с трудом, но мне удалось заставить опять полюбить себя.
Омар Родригес-Лопес рисует автопортрет, подписывает конверты пластинок, фотографируется у окна, по которому скользят комки серого снега, превращаясь в капли, которые можно сыграть. Омар Родригес-Лопес — лучший подарок на день рождения, человек, которому удалось опять заставить любить самого себя. Все иногда складывается не так уж и плохо, да?
Текст © Valery Posternak/Postertracks 2011, первая редакция впервые опубликована в
журнале Hi-Fi.Ru №3, март 2011 г.
Фото © Lena Avdeeva/PHOTORAMA 2011