Большие гонки
или
Финальный забег разжиревших зайцев и тренированных черепах
текст: Валерий Постернак и Ник Макаров
Писательство, это на десять процентов вдохновение, а на девяносто — мастурбация.
(Джо Ортон)
На старт, внимание…
Они специально покрывают пол в коридорах дорогих гостиниц такими коврами? Всегда одно и то же.
Внимаааниииеее…
Начинаем финальный забег.
У тебя есть десять секунд, что бы все обдумать. Например, прочитать сценарий, там уже есть конец и практичный человек так бы и сделал. Но это не твоя история, тебе обязательно нужно во все вляпаться самому. Так что беги по этому ковру, беги что есть мочи и оставь готовые сценарии жалким неудачникам.
Беги!
Слушай, они сдрыснули в стрип-ресторан на Невском проспекте, радостно сообщает мне Ник. Я понимаю, особых вариантов нет, но отлично чувствую себя в баре «О’Хулиганс» — куда еще приличным людям можно отправиться после четырехчасовой поездки в поезде, как не на Большую Конюшенную? «Лондон-прайд», футбол на экранах дешевых плазменных панелей, рядом чувак читает книгу и курит какую-то там по счету сигарету, попивая темный эль, никаких забот, и вдруг звонок — Ник, забери нас, тут лажа, сил больше нет. Кто бы сомневался? По пиву, а потом ищем парней.
Subway— сообщает из трубки телефона голос Питера, тур-менеджера группы Fun Lovin’ Criminals, этакого высокого хлыща, постоянно следящего за своей прической (смазанные гелем волосы с заметной сединой, чем он явно гордится) и при каждом удобном случае, то есть, при виде девушек, расплывающегося в скользкой улыбке. Я веду Ника к ближайшему входу метро, но тут все давно закрыто. Ветер гоняет пустые банки из-под пива и рваные пакеты. Холодно. И тут я вспоминаю из прошлой своей жизни в Санкт-Петербурге, — слушай, ближе к Дворцовой есть закусочная «Subway»! Они там, да, они внутри, их сложно не заметить, едят бургеры, радуются жизни, запивают колой, раз-раз-раз-раз-раз, откусил побольше, кусочки майонеза на бороде Фрэнка Бенбини, чуть ниже которой татуировки, раз-раз-раз-раз-раз-раз, прожевал, запил.
История не лестно отзывается о львах,
но ее пишут зебры и для зебр. Приятно ощущать себя
победителем в любой ситуации.
Голодным львом.
Когда съедено все, и уже три часа ночи, мы с Ником ведем всех в бар «Дача» на Думской улице, где на входе именно сегодня стоит мой старый хард-кор дружок Рибсон. И рад всех видеть, хотя его рост и мощь, полностью татуированная, не совсем гармонирует с чувством гостеприимства. Кстати, можно вписать пару дружков на концерт?
Они очень любят Fun Lovin’ Criminals. Да запросто.
Каждый раз, когда я смотрю в окно на улицу, вижу там себя, бегущего от самого себя. Я бросаюсь за собой, и каждый раз догоняю, никаких шансов на побег. Таких в группу побега не включают. Жаль, если бы мне дали шанс, если бы зачислили в особую команду, я бы обязательно воспользовался этим. А так опять смотрю в окно, всегда на чеку, вдруг там опять я, в который раз пытаюсь сбежать? Ага, вот он я! На старт…
«Эта вечеринка выходит из под контроля и наступает полный пиндык.
Так же сложно сбежать с нее, как и найти дверь для выхода.
Ага, кажется, я нашел дверь».
Эту запись Хьюи Моргана, главного человека в Fun Lovin’ Criminals, я прочитаю позже в твиттере. Кто бы сомневался. Как только я столкнулся с ним в гримерной комнате, сразу понял, что этот чувак уже давно в курсе дела. И что он точно знает, кто в конце концов победит в забеге, но попробуй вытащить из этого бывшего морского пехотинца и специалиста по французским винам настоящую правду?
Снег, ветер в лицо и прочая дрянь. Обычно все так и начинается. На проходной в страшно секретную зону клуба Milk приходится проделать необходимые манипуляции замерзшим лицом, убедив охранника, что ты свой. Внутри Ник бегает, как заведенный, пытаясь решить проблемы группы, а я, потягивая первый стакан с бурбоном, жду. Так, вот кажется сейчас, ах, черт, не сейчас, ну ладно.
Так-так-так,
нужно освоиться и казаться своим парнем. Пока еще в голове полно умных мыслей, думаю — могу задать вот такие вопросы, а могу другие, а вообще, как сложится.
Задумываюсь о вечном – а зачем мне вообще все это нужно?
Но тут не место для дискуссий, тем более, что у меня бэджик «вездеход» и заверения, что все будет круче некуда, но всем этим обещаниям я давно знаю цену. Пока трезв, держу себя в руках, полон достоинства, и вообще — серьезный, взрослый бородатый мужчина, не разменивающийся на всякие глупости, вроде рок-н-ролла. Так, нужно взять паузу и налить в стакан, обдумать, что сейчас я такое сказал.
На половину пуэрториканец, на половину ирландец, воспитанный улицами Нью-Йорка, Хьюи Морган давно живет в Лондоне, как и все остальные члены группы. Не смотря на то, что Fun Lovin’ Criminals типичный нью-йоркский продукт начала 90-х, со всеми модными тогда фишками, музыкальным плавильным котлом, в котором смешаны рок, джаз, фанк, хип-хоп, блюз и еще черт знает что, их музыка оказалась более востребованной в Великобритании. Но, возможно, это далеко не главная причина, почему они не в своем городе. Есть еще какие-то слухи о буйной молодости, уличное прошлое («я был настоящим засранцем, который возомнил себя Тони Монтаной»), из-за чего перед Хьюи в конце 80-х стал выбор — тюремные нары или служба в армии.
«Сынок, тебе лучше сделать выбор, Пэррис или тюрьма.
Я решил стать в строй, потому что слышал,
апрель в Пэррисе – теплый месяц», — споет позже Хьюи в песне
«The Grave And The Constant».
Сейчас он неохотно вспоминает время, проведенное в Пэррис-Айленд, на базе морских пехотинцев в Южной Каролине: «Знаешь, мы все такие зеленые и в грязи».
— Но это был определенный жизненный опыт? — спрашиваю я.
— Да ну его нафик, такой опыт.
— Не там ли тебя научили разбираться в вине?
— Хорошая шутка, — смеется Хьюи.
В 1999 году он вел постоянную колонку о вине в британском журнале Mondo («В этом выпуске Хьюи вынимает пробки из четырех французских бутылок. Ах, Франция…»), что выглядит неожиданным фактом для человека с его прошлым, да еще одевающегося для сцены, как карикатурный гангстер из старорежимных сериалов.
— Когда наступали летние каникулы, моя мама постоянно отправляла меня подальше от улиц Нью-Йорка. Когда мне исполнилось четырнадцать, она эвакуировала меня во Францию. Там я нашел себе достойное применение — соврав, что мне уже шестнадцать, я стал посещать винные курсы в городе Бордо. Там и понял, что есть что в этом деле.
— Но если будет выбор, хорошее французское syrah или 100% Colombian?
Хьюи хитро улыбается, роется в кармане, достает маленький пакетик с каким-то белым порошком, но тут же зажимает его в своем увесистом кулаке.
— Если никого поблизости нет, то колумбийское. Черт, что это у меня в кармане, кто-то подбросил?
Подмигивает. В гримерную комнату заходит техник группы Крис: «Хьюи, а ты не знаешь…»
— Закрой дверь, мать твою! — кричит Хьюи, — Ты что, не видишь, что мы по уши заняты?
Крис моментально исчезает.
— Ну, мы же журналисты, — опять хитро улыбается мне, — мы знаем, как это бывает, да?
Конечно, знаем, но вечеринка только начинается
и еще никто не пытается найти
двери на выход.
Сейчас Хьюи Морган ведет еженедельную передачу на радио BBC 6 Music, гостями которой постоянно бывают самые фантастические для испорченного современной музыкой уха личности.
— Эта тема часто возникает в наших разговорах, — сообщает Хьюи, — и мы, конечно же, соглашаемся, что все это очень плохо. А потом, сам не знаю как, запросто можем зайти, совершенно случайно, в ближайший туалет…
— А как быть с моральной стороной вопроса? — спрашиваю, и сам не узнаю себя.
— Я простыл и у меня заложен нос, вот это уже серьезный вопрос, — парирует Хьюи.
Хьюи Морган любит и умеет говорить. Тут сказывается закалка радио-ведущего (каждое воскресенье, с часу дня до четырех The Huey Show), — «…знаешь, у меня разные гости, Мик Джэггер, Ронни Вуд, Йен Гиллан, Джордж Бенсон, все отличные собеседники. Бывают удивительные открытия. Дэвид Джохансен из New York Dolls говорит: «Старик, послушай вот этих умников Black Joe Lewis & the Honeybears. Ты все поймешь!». И вот уже Блэк Джо Льюис, пацан из Техаса, которому едва двадцать лет исполнилось, у меня в передаче. Или курьезные моменты — я давно дружу с Рутсом Манувой, несколько раз предупредил его где, когда и во сколько, но он так и не врубился, что должен быть в студии во время эфира».
— А кого хотел бы пригласить, но не получается?
— Эх, вот если бы увидеть в своей радиобудке Джими Хендрикса!
— И какой бы был главный вопрос?
— Как научиться играть на гитаре?
Дверь в комнату опять открывается и внутрь вваливается Фрэнк Бенбини, барабанщик Fun Lovin’ Criminals с фломастером в руках. Хью делает паузу, подмигивает мне:
— Точно что-то удумал, паршивец.
Фрэнк молчит, рассматривает стены, теребит бейсболку на голове, потом, не сказав ни слова, выходит. Через пару минут возле нашей двери кто-то громко смеется, потом опять. Хьюи не выдерживает:
— Пойдем, посмотрим?
На обратной стороне двери прикреплен листок с отпечатанным на принтере названием группы, а рядом черным фломастером дописано:
Tour Manager is a CUNT
В коридоре появляется Питер, собственно, тот самый тур-менеджер. Хьюи закрывает дверь.
— Так, пусть без нас общаются, — смеется.
Мы все обречены на смерть. Есть разные варианты.
Но мы всегда выбираем самый ужасный способ.
Например, рок-н-ролл.
А потом был Санкт-Петербург.
(это было на самом деле?)
Я стою в одних трусах в красную полоску, обмотавшись простыней, на гигантских размеров кровати в мини-гостинице на самом верху типичного питерского колодца, включив весь свет, который есть в этой комнате. Лечь и заснуть не получается. Все горит, все светится, блестит. Сомнения, перерастающие в измену. Челюсти сводит судорога, а жевательная резинка закончилась. Над головой нависает огромная репродукция картины Густава Климта «Поцелуй», вся такая золотая, отбрасывающая огоньки мне в затылок морзянкой.
Я знаю, что в этих посланиях есть определенный смысл,
но азбука Морзе недоступна моему пониманию,
остается надеяться, что не все так плохо.
Черт, кто и зачем повесил картину с таким названием в моей комнате? И мог ли я, заселяясь в эти номера, где по утрам устойчиво пахнет жареной картошкой с луком, а на стенах золоченые висюлечки, рамочки, подвески, часики и прочие канделябры, видеть скрытые знаки определенного сценария? Все же мое имя не Камбербэтч, вот в этом я точно уверен. В чем еще?
Хьюи Морган встретил Фаста (он же Брайан Лейсер)… а-а, интересно, во всяких официальных источниках написано, что прозвище приклеилось к нему, потому что он говорил очень быстро, и понять это было сложно. А тут знающие люди сообщают – ага, как же, любил покурить, тормозил, за что и был прозван Быстрым.
Так вот, Хьюи в начале 90-х таскал подносы
в нью-йоркском клубе Limelight,
а Фаст ошивался там же за стойкой бара.
Еще то было местечко. Секс, наркотики и рок-н-ролл по полной программе, еще до того, как за город со всей суровостью взялся Рудольф Джулиани. Питер Гейшен затолкал в старинное здание готической церкви на пересечении Шестой Авеню и 20-й Вэст стрит все пороки и человеческие слабости разлагающихся 80-х, озвучив ночные репетиции конца света современными звуками индастриал-рока и безумием техно. Хотя тут можно было послушать и Guns N’ Roses, Уитни Хьюстон, Pearl Jam и даже Чака Берри. Тут любил обдумывать свои дела Майкл Элиг, например, расчленение Ангела Мелендеса. У серьезных парней серьезные заботы. Кто смотрел фильм «Клубная мания» с Маколеем Калкиным, тот в курсе. И вот в одной из подсобок сидят Хьюи и Фаст, обсуждают, какую музыку они будут играть. Да, у меня есть отличный барабанщик, сообщает Фаст, Стив Борджовини, товарищ, парень, что надо. «Мой приятель, который хорошо был знаком с Фастом, представил нас друг другу. Достаточно было пяти минут, и мы уже на одной волне». Тут же в клубе и судьбоносное выступление группы Fun Lovin’ Criminals, на каком-то дне рождения, где среди гостей чувак из компании EMI. Американская мечта в действии. «Мы с радостью положили на полку подносы и стали настраивать гитары», — скажет потом Хьюи.
Впрочем, это был не первый музыкальный опыт Хьюи Моргана. «Я выступал в CBGB вместе со своей группой, когда был совсем еще юным. По понедельниками они проводили открытые вечера, каждый мог прийти и показать на что он способен. Нужно было только заранее оставить заявку на участие. Помнится, что в зале было около 20 человек, которые пришли поглазеть на нас. Я играл на гитаре, а в центре стоял наш вокалист – высокий черный парень с золотой цепью на шее, голым торсом и в кожаных штанах. На ногах у него были убитые в дерьмо ковбойские сапоги. Представь себе эту дикую картину!»
— Что для тебя значит фраза Йена Дьюри «Sex, drugs and rock-n-roll»?
— Очень многое, и я могу сказать точно, что эта фраза является некой движущей силой бунта, который и принято называть рок-н-ролл, — сообщает Хьюи. — Сейчас это может быть любая форма — дабстеп, хардкор и всякое такое. Главное — должно быть ощущение развязности, когда речь заходит о музыке. И в сексуальности и наркотиках должна быть та же развязность. Вы не сможете взять и запереть в укромном ящике все эти три составляющие. Они должны быть полностью освобождены от условностей нашего мира, жить на воле, а то получится, как у какой-нибудь Майли Сайрус.
— Как у Джими Хендрикса?
— Да, тут ты попал в точку! Он и являлся воплощением музыканта, который имел это самое пресловутое чувство развязности. Рок-н-ролл не просто говорит об этом, он призывает выпустить дух и раскрыть сердце. Думаешь легко все это сделать? Нет — это сложная в мире штука, без дураков. Хотя Джими узнал сполна цену всему этому.
— И как во всем этом выжить?
— Да все люди изо дня в день пытаются выжить.
Я достаю зажигалку Zippo, роюсь в карманах. Хьюи наклоняется к Нику и кивает в мою сторону:
— Эй, он что косяк собрался замутить?
Ник внимательно смотрит на меня и хитро щурит глаза.
— Нет, — сообщаю я, — только не сейчас.
— Жаль, — печалится Хьюи.
— А где твой шейкер и знаменитые коктейли? — спрашиваю.
— Шейкер? Черт возьми, Ник, где мой шейкер? — оживляется музыкант. — Где он, почему его нет, куда ты его дел?
Дверь открывается и входит Питер.
— Эй, где мои сигары? — переключается на него Хьюи.
Питер мгновенно исчезает.
— У меня дома в мини-баре стоит шейкер в форме пингвина, подаренный женой на мое 40-летие. Много лет назад он служил в ресторане известной гостиницы Savoy в Лондоне. Надо было его привезти с собой.
После концерта мы обнаруживаем свои тела в баре Rolling Stone, где на меня со старинного рекламного плаката пялится улыбающийся мужик и кричит: «Я не знаю как, но очень скоро пиво изменит наш мир». И тянет в мою сторону кружку. У меня уже есть своя, которую мне вручил подозрительно активный и разговорчивый Роман Унгуряну. Фаст и Фрэнк заводят музыку. Хьюи щупает мою древнюю куртку из негнущейся кожи и сообщает:
— Мне нравится дух настоящих мужиков, без дураков!
— Когда тебе последний раз приходилось драться?
— Лет пять назад.
— Кто победил?
— Конечно я, — хлопает меня по плечу Хьюи.
— Из-за чего ты можешь вломить? — на всякий случай интересуюсь я.
— Нетерпимость! Ненавижу таких. Люди должны принимать друг друга и их образ жизни. Не заставлять кого-то делать вещи, которые они не должны. Каждый должен делать то, что он должен делать. Не причинять боль людям и не унижать их.
— Согласен полностью, — киваю я.
— А как же еще? — смеется Хьюи. — В этом наше нормальное будущее!
Ага, только каждый день нужно учиться жить там, в накатывающем волнами будущем. Я стараюсь это делать заранее, пытаюсь угадать, как мне придется измениться, но почти всегда ошибаюсь, упускаю важную деталь, и это все меняет, в конечном счете. Но просто так ежедневные тренировки не проходят даром. Это уже похоже на зависимость. Я всегда готов к переменам, хотя с каждым разом это дается все тяжелее и тяжелее.
Попасть в будущее, это как выстрелить в лобовое стекло
полусгнившего автомобиля на свалке, не повредив паутину между водительским сидением и крышей.
Так, что бы паук не испугался, а все продолжал ждать
свою лучшую в жизни муху.
Господь точно знает, когда придумывает нам всем будущее. Тут он настоящий мастер. У меня много вопросов к нему по разным поводам, но будущее — это его конек.
(запись в твиттере Хьюи Моргана)
«Если у тебя есть семья, позвони им. Если есть друзья, то люби их.
А если ничего нет, то есть я».
(обрывки записей из моей тетрадки, коряво занесенные в Санкт-Петербурге, со следами неопознанной выпивки на листах)
Я у… пространство, пока спускался в туалет, изменилось и… я у… черт, как это называется, а вокруг все уже тааааак, и еще воооооот- тааааак, но что-то еще над всем этим и оно, как настоящее ничтооооо… я у стойки бара, собрав всю волю в кулак, кричу… а-а-а-а-а-а-а-а… диджей подмигивает мне, почему мне, откуда он меня знает? Голос улетает и возвращается визгом Акселя Роуза про джунгли, нееет, только не это. Закрываю уши. Кто-то
теребит
мой
рукав.
— А вы проголосуете за меня? — спрашивает незнакомая девушка, с трудом находящая равновесие на высоком стуле у стойки.
Я внимательно ее рассматриваю. Бог мой, неужели я тоже так выгляжу? На всякий случай осматриваю и себя. Нет, я не в короткой юбке и, кажется, меня еще не раскачивает так из стороны в сторону. Ничего общего.
— За вас, это за кого? — спрашиваю.
Она поднимает руку, опрокидывая полупустую стопку, похоже, с текилой. Замирает. Поднимает со стойки ломтик лайма и со второго раза хватает его зубами. Пережевывает.
— Я — это Единая Россия! — вдруг выкрикивает. Изо рта вылетают мелкие кусочки лайма, один из которых попадает точно на кончик моего носа.
— Нет, — пытаясь перекричать Акселя, воплю я.
— А-а-а-а-а-а-почему?
— Не хочу.
Девушка пытается повернуться ко мне, но теряет равновесие и вываливается с насиженного места. Неожиданно возникает какой-то чувак, подхватывает и рычит:
— На секунду оставил! Что ты тут вытворяешь?
— Да ты хоть знаешь, кто я такая? — кричит она мне.
— Не знаю, — честно признаюсь я.
— Заткнись, — чувак пытается повернуть ее лицо к себе, но она не сдается.
— А вы знаете…
Ее голос тонет в гитаре Слэша. Рокси протягивает мне стакан с ромом, свой ставит на стойку, подтягивает джинсовую штанину и демонстрирует мне и Фрэнку внушительную татуировку на крепкой икроножной мышце — силуэт девушки с обложки первого альбома Velvet Revolver. Возле нас возникает Питер, тоже пялится на татуировку, потом сообщает:
— А я вообще-то работал со Слэшем!
— Не верю, — смеется Фрэнк.
Питер делает обиженное лицо, роется в карманах, достает мобильник и тычет Фрэнку в лицо какой-то номер на дисплее.
— Видишь?
— Вижу и что?
— Это его телефон.
— Ладно, верю, — соглашается Фрэнк, отхлебывает из стакана, подмигивает мне и вдруг громко смеется.
Питер уже на другом конце зала и показывает мобильник Нику, который только что нарисовался из туалета и приспосабливается к новой действительности. Фрэнк машет рукой:
— Он крутой, поцелуй его, Ник! Слэш — его лучший дружок.
Но дальше все движется по странному сценарию, в который при обычном раскладе сложно поверить. Какая-то зараза вырвала правильные страницы, а вместо них вклеила чьи-то стремные кошмары.
— Фрэнк, а давай я тебя поцелую, — сообщаю я. Рокси замирает, а потом начинает нервно хихикать.
— Это еще зачем? — напрягается Фрэнк.
— Нет, это не то, что ты подумал, — уверяю его и показываю язык Рокси, — я накрашу губы красной помадой, поцелую тебя несколько раз в лоб и щеки, а потом мы сфотографируем тебя. Рокси, дай помаду!
— Ага, — успокаивается Фрэнк, — так бы сразу и сказал.
Делает глоток и машет головой:
— Мать твою, давай сделаем это!
Таааак, так-так, осторожно, по ступенькам вниз, не обращай внимание на страшные крики из этой дыры, возможно, это тот чувак отрезает язык своей подруге, что бы не рассказывала каждому встречному, кто она такая. Но она ничего не сказала мне, я помню. Бог мой, может открыть ему правду?
— А в чем правда? — спрашивает Фрэнк и протягивает к моему носу медиатор для бас-гитары, на кончике которого щепотка чего-то белого. Я втягиваю все в себя и киваю головой:
— Да кто ж его знает?
— Мать твою, ты прав, — соглашается Фрэнк и проделывает трюк с медиатором и своей большой ноздрей. Замирает, поворачивается к двери одной из кабинок:
— Ты слышишь? — тихо спрашивает.
— Да, — шепчу я и чувствую, как на кончики ушей падают капельки пота, — он отрезал ей язык.
— Кто? Какой язык? — Фрэнк поворачивается и внимательно смотрит на меня. Какой он большой, черт.
— Не бери в голову, — шепчу я.
Фрэнк тихо подходит к двери и вдруг начинает громко колотить в нее, издавая душераздирающие вопли.
— А теперь делаем ноги, — и бросается к выходу.
Я замираю. Таааааааак, нужноооо сообразииииить… что теперь?
Дверца аккуратно приоткрывается и оттуда высовывается голова Ника, в руке зажата свернутая трубочкой тысячерублевая купюра, за ним я вижу застывшие физиономии Питера и Фаста.
— Ха-ха, — нервно говорю я и пытаюсь незаметно скрыться.
Вверху меня перехватывает Фрэнк и хитро шепчет:
— Ну, как там эти засранцы, обгадились?
— Смотря кого ты имеешь в виду…
— Не важно, главное результат.
— Результат есть.
— Вот и отлично! Губная помада с собой? Сейчас ты сделаешь снимки, которые ни одному чуваку в мире не светят!
И тащит меня опять вниз. Слава богу, там уже никому не отрезают язык. Но я всегда знал, что в таких туалетах в это время суток всегда скрывается отличный специалист по лоботомии. Как я мог выпустить это из виду?
Я не помню, как красил губы и целовал Фрэнка.
Я не помню, что он говорил мне. Я еще много чего не помню,
но сейчас холодным зимним вечером, рассматривая фотографии,
висящие напротив, приклеенные скотчем к экрану монитора,
как зловещие памятки, я ощущаю накатывающий
волнами ужас.
Боже всевышний, дай мне сил вспомнить то, что мы еще там творили, в эту ночь с пятнадцатого на шестнадцатое декабря. Есть ли что-то такое, за что мне должно быть стыдно? Честное слово, я не виноват, что 15 декабря 1999 года на дискотеке в Дорсете в голову Боя Джорджа угодил шар с зеркальцами, и я не виноват, что в тот же день, только в 2003 году Кортни Лав присудили к восемнадцати месяцам принудительного лечения — и как ей это помогло? Я в курсе, что в этот день родились Алан Фрид, придумавший всем нам название, и Макс Ясгур, позволивший на своем поле этому названию стать культом, но… но, все же мне становится не по себе от того, что именно в этот день далекого 1988 года Джеймса Брауна приговорили к шести годам тюремного заключения, и страшно даже произнести вслух, за что… Чертово 15-е декабря, как быть с этой цифрой календаря? Я ведь все еще в ней и вокруг столько всего.
Кто и как затащил нас в «Дом быта»? Нет, я отлично помню, как после концерта мы поехали в какой-то клуб на Васильевском острове. Фрэнк, а потом и Фаст нарисовали автопортреты в моей тетрадке.
— А ты бы продал душу дьяволу, что бы научиться играть на трубе так, как Майлс Дэвис? — спрашиваю у Фаста.
— Не-е, — машет головой Фаст, — это не для меня. Слишком большая цена.
Питер разливает остатки шампанского, за которое их еще просят заплатить. Фрэнк кивает Фасту — пойдем, есть важное дело. Вот что у них за важное дело в туалете?
Потом, в автобусе все поздравляют водителя с днем рождения. По полу катаются пустые бутылки.
— Надеюсь, это не водитель начал праздновать? — уточняет Хьюи.
— Есть вещи, которых ты боишься? — спрашиваю.
— Я — молодой отец. Моему сыну всего четыре месяца. И больше всего меня пугает будущее.
Опять это чертово будущее. Принципиально непрочитанный сценарий. Сколько у нас секунд? Проезжаем Пять Углов, я тут когда-то жил. И что я знал о будущем?
В питерском «Космонавте» на саундчеке Fun Lovin’ Criminals играют цеппелиновскую «Rock and Roll».
— Какой у тебя любимый альбом Led Zeppelin? — спрашиваю уже после концерта Хьюи.
— «Physical Graffiti». Меня всегда удивлял этот двойной альбом. Наверно одна вещь, о которой я сожалею – это то, что я никогда не увидел их живьем на сцене. Мне даже посчастливилось наблюдать Pink Floyd с его оригинальными участниками, когда они выступали на Live Aid, но вот если бы можно было увидеть Led Zeppelin! У меня есть один приятель, который намного старше меня, он видел Led Zeppelin на сцене раза два или три. Вот, блин, повезло, так повезло!
— И никого из них не знаешь?
— С Пейджом немного знаком. Попал как-то на вечеринку его жены. И тут Джимми поворачивается ко мне и говорит: «Хьюи, как дела?» Я просто остолбенел. Представляешь, он знает мое имя! Я ни слова не мог ему сказать в ответ, переклинило.
— По этому вы разучили «Rock and Roll»?
— Крутая вещь! В ней все, о чем мы с тобой говорили! Знаешь, есть еще один случай. Мы как-то играли эту песню на юбилее Hard Rock Café, и тут вижу, что один из моих хороших знакомых садится рядом с Джимми Пейджом прямо в тот момент, когда я начинаю соло. У меня чуть сердце не выскочило из груди, я не шучу. После концерта мой приятель спросил меня: «Удалось ли тебе познакомиться с Джимми?». Разумеется, я подошел к Пейджу после шоу, поинтересовался, как ему наша версия? Он ответил: «В целом неплохо». Я выпустил из себя пар сомнения. Представляешь, если бы ответ был, например, «Ну ты и налажал, чувак, все обосрал». Это была бы самая настоящая катастрофа, не хочется даже и думать об этом.
Я стою в одних трусах в красную полоску, обмотавшись… (так, это уже было)
(или только будет?)
Канал Грибоедова, Постоялый двор имени Александра Сергеевича, точнее, Marriott Courtyard Pushkin. Какие имена! Зачем я тут в шесть утра?
Страшные ковровые покрытия в коридоре
скалятся кровожадными узорами.
Нет, они точно делают их такими
во всем мире,
что бы сводить клевых чуваков с ума.
— Ник, я знаю, как пройти эту ловушку! — заявляю я.
— Только не проси меня достать в шесть утра туфли для гольфа, — цитирует что-то знакомое Ник и зажимает в кармане куртки только начатую бутылку рома. Из другого кармана выглядывает горлышко емкости с сидром.
— Справимся и так. Главное — быстро бежать, не касаясь всей ступней этих кровавых огурцов! Они самые опасные в этом узоре.
На старт, внимание…
Внимааанииие-
еее…
— Хьюи, три слова, три главных слова?
— Fun. Lovin’. Criminals!
Поехали!
Начинаем финальный забег разжиревших зайцев и тренированных черепах. Кто есть кто, разберемся потом.
Текст © Valery Posternak/Postertracks 2011
Фотографии этих трех дней, найденные в камере Лены Авдеевой, смотреть тут
